«Вверхшифтеры выходного дня»: Кочевая натура

Героя зовут Булат Рафиков. Ему 38 лет, больше двадцати из которых он «кочует» по малонаселённым районам Сибири и Дальнего Востока. У Булата нет высшего образования, постоянного источника дохода и даже места жительства, но не спешите записывать его в люмпены – в отличие от них у него есть семья и удивительная социальная миссия. Но обо всём по порядку…

Бродяжный сын

Булат любит подчёркивать, что предки его были кочевниками. Я уточняю: «Татарами?»

«Я, получается, из башкир, – отвечает Булат, – которые за последнюю пару сотен лет образовали свои диалекты, а в советский период, когда наше образование под своё крыло Казань взяла, сильно отатарились. Татаро-башкирский род у меня, в общем».

Неопределённость – и в детских годах жизни нашего героя. Родился в Западной Сибири, на землях хантов и манси, куда родители приехали на заработки, первый контакт с тайгой имел примерно в тех же краях, но уже на землях селькупов, а в школу пошёл в селе Атнягузи Октябрьского района Пермского края – там жили предки Булата по отцовской линии.

Родители очень хотели, чтобы сын получил высшее образование, но знания и навыки, которые интересовали Булата, нельзя было получить ни в каком вузе, и сразу после окончания школы он сбежал из родительского дома.

«Зарабатывал, чем придётся, – вспоминает Булат, – в те времена, а я говорю о конце 90-х, найти работу бродяге вроде меня было очень трудно. Это было своего рода искусство – где-то с кем-то скорешиться, собрать грибов или ягод и потом их сбыть. Часть заработка отложить на потом, а на остальное купить самое необходимое – муку, крупы. Человеку ведь много не надо для странствий. Мясо, рыбу ты всегда в тайге достанешь, если навыки имеешь. А если навыков нет, то ты их при желании приобретёшь, и всё равно с голоду не умрёшь».

Справедливости ради надо сказать, что связи с семьёй и родным селом Булат сохранял. Возвращался, когда надо, чтобы помочь родителям по хозяйству, отслужил в свой срок в армии. Тяги к кочевому образу жизни при этом не потерял. Напротив, стал искать на просторах Интернета единомышленников – для обмена опытом и… продолжения рода. А иначе что это за кочевник в единственном числе?!

Воспитание жены

«Многих людей, с кем я общался онлайн, – продолжает Булат, – я потом навещал в своих поездках по стране. Навестил я и Лену. Лет пять мы с ней дружили, она за это время хорошо меня узнала и однажды просто приехала ко мне жить».

Лена Беседина, на первый взгляд, полная противоположность Булату: из состоятельной городской семьи (отец в прошлом – министр спорта Челябинской области), высшее дизайнерское образование, знакомство с лесом как у всех – через пикники и походы выходного дня.

К моменту приезда Лены наш герой вот-вот должен был обзавестись «лодкой» – судном на воздушной подушке и с навесным винтом для дальних путешествий. Лодку с характерным названием «Аргамак» спроектировал и строил по частям (по мере поступления средств от заказчика) один народный умелец. Интуитивно Булат чувствовал, что лодка нужна ему потому, что скоро он будет не один.

«И точно, – не без похвальбы говорит он, – приехала Лена, и мы с ней сразу же заделали дочку. Айаной назвали, что в переводе с якутского означает «дорога», «путешествие»».

География задуманного Булатом путешествия поражает воображение – из Нижней Тунгуски в Вилюй и далее в Колыму. Три года и три зимовки в якутской тайге. Без тренировки было не обойтись.

«Проводил я её в горах Алтая, – продолжает Булат, – там находится экопоселение Чачжаевка. Вот в этой самой Чачжаевке мы поставили брезентовую палатку с железной печкой и начали жить. Лена на практике поняла, что в походных условиях нет ничего страшного, и следующим летом, основательно подготовившись и закрыв все долги, мы отправились на Нижнюю Тунгуску. Это был 2014 год».

Роды под конвоем

Самой сложной оказалась первая зимовка. В преддверии неё семья оказалась почти без продуктов – зверь без видимых причин обходил их район стороной, а близлежащий посёлок так плохо снабжался, что в нём даже купить мешок муки было большой проблемой. В самый последний момент Булату удалось вместе с другом-эвенком завалить лося, мясо которого хватило на всю зиму. Нехватку витаминов в суровых условиях якутской зимы восполняли заготовленными с лета ягодами и травами.

Ни Интернета, ни мобильной связи в месте зимовья, понятное дело, не было. С родителями пара общалась через охотников-эвенков. Булат охотился на соболей, эвенки приезжали к нему на снегоходах, чтобы выменять добычу на провизию и бензин, фотографировали «бумажные письма», и, по возвращении в свой посёлок, отправляли фотографии писем родным. Обратная связь таким же макаром осуществлялась.

Самое интересное, что в этих без преувеличения экстремальных условиях семья умудрилась завести второго ребёнка. Правда, роды прошли не так, как хотелось Булату и Лене. Мой собеседник рассказывает:

– Мы с женой сошлись на том, что способны родить без посторонней помощи. Дочка у нас так и появилась на свет. А в Якутии случилось следующее… Там в северных районах до сих пор сохраняются элементы совка. Если на участке, курируемом конкретным врачом, случается что-то экстраординарное, его могут лишить работы. Поэтому боясь за своё положение, врач сообщил о положении Лены куда надо, и за нами прислали вертолёт. Практически под конвоем нас отправили в Среднеколымск, где Лена родила сына Ирхана.

Подлинные либералы

– Булат, расскажи об эвенках. Как бы ты охарактеризовал этот народ?

– Эвенки – подлинные либералы. Они сохранили те демократические принципы, до которых наша западная цивилизация ещё не доросла. Вернее, мы в каменном веке ушли от этого, а они в этом народном таком подлинном демократизме, анархизме остались. И, наблюдая за их жизнью, за их взаимоотношениями, я очень хорошо понимаю, как бы мог жить человек без надзора.

– Говорят, северные народы спиваются…

– В эвенкийский посёлок, если попадёшь, скорее всего, ты там столкнёшься с этим. Чтобы реально с эвенками познакомиться, в душу войти, надо с ними в тайгу ехать. Поохотиться, посмотреть, какие они профессионалы в этом деле. Эвенки – очень скрытные. У них даже между собой всё общение строится на метафорах.

– Это как?

– Ну, например, собираются два эвенка на охоту. У нас как это обычно делается? Я бы пошёл в посёлок и предложил охотнику: «Слушай, братан, пошли сохатого погоняем». Так с эвенками ни в коем случае нельзя разговор вести. Для них это звучит как команда, а команды не приветствуются. Эвенок придёт к другому эвенку, чай с ним попьёт, поговорит. Тот его спросит: «Ну, что, куда ходил?» – «Да вот я на ту сопку поднимался, там в это время сохатый ходит. Ты же знаешь эти места?» – «Да, знаю». И всё! Дальше уже они будут уточнять детали сделки – у кого, что для охоты имеется, и когда выезжать.

– Эвенки чему-то тебя научили в плане выживания в тайге?

– Да, конечно. Например, они объяснили мне, как избегать встречи с медведем. Увидел след зверя в лесу, сорви какую-нибудь ветку и положи её поперёк своего следа. Всё, медведь поймёт, что ты сторонишься его, и будет держаться на расстоянии. Но многому я ещё только учусь. Эвенки ведь умеют охотиться, используя для этой цели диких животных.

– Приведи пример.

– Как-то раз мы отправились с другом-эвенком искать табун диких оленей, мясо добыть. Мы выехали из тайги в тундру, и надо было решить, в каком направлении двигаться дальше. Вдруг вдали каркнул ворон. Эвенк посмотрел на этого ворона и что-то крикнул на своём языке. И я был очень удивлён, когда ворон подлетел к нам, сделал круг, упал вниз с характерным звуком и так пару раз. После мы пошли в направлении, откуда прилетел ворон, и нашли оленей.

«Мордор какой-то»

Вот мы и подошли к тому, что можно назвать социальной миссией Булата. Он так хорошо нашёл общий язык с эвенками, что задался целью спасти основу основ их жизни – оленеводство. Или точнее вернуть его в то состояние, в котором оно находилось до 30-х годов прошлого века. Тогда оленеводческие хозяйства начали прикреплять к посёлкам, что не замедлило сказаться на хрупкой экосистеме Крайнего Севера.

«Вместо свободной миграции животных, – объясняет Булат, – пришло топтание на одном месте, и, как следствие, деградация пастбищ. Она до сих пор продолжается. Уже и колхозов нет, а люди всё равно привязаны к посёлкам. Ты не можешь удалиться от посёлка, иначе у тебя рабочие не получат зарплату».

Вести хозяйство по лекалам советских времён побуждает эвенков и существующая программа дотаций. За каждый выделенный рубль от оленеводов требуют отчётности, что по северным понятиям очень уязвляет человека. Людям это надоедает, и они начинают психовать – отстреливать, прогонять оленей, к выпивке прикладываться…

«И никакого выхода из этого не видно, – резюмирует мой собеседник, –это прямо Мордор какой-то».

Соль земли

К счастью, среди эвенков есть молодые люди, готовые разводить оленей без дотаций от государства, но и без соблюдения противопоказанных оленеводству правил и предписаний. Я беседовал с Булатом по скайпу в январе, – тогда он ещё находился в Чачжаевке, – а в феврале он уже уехал на перекладных в Якутию, чтобы вместе с единомышленниками-эвенками пасти оленей так, как это делали их предки.

Булат уклонился от ответа на вопрос о том, насколько прибыльно оленеводство как бизнес. Скорее всего, не очень. Во всяком случае, основным источником дохода для его семьи в настоящее время является продажа самодельных ножей через Интернет (3 тысячи рублей – за штуку). Лена тоже не только детей воспитывает – изготавливает натуральную косметику, травяные чаи и открытки в стилистике традиционного эвенкийского орнамента.

Понятно, что без связи с городом продукцию семейного тандема не реализовать. А иначе никак – в Чачжаевке семья давно живёт не в палатке, а в просторной деревянной избе, постройка которой обошлась в копеечку. Но даже в новом доме Булат старается придерживаться кочевого быта.

«У меня нет оборудованной кузни, – говорит он, – так небольшой уголок в доме. Вместо наковальни – маленькая железка, вместо угля – дрова. И я принципиально не хочу выходить на тот уровень, к которому другие кузнецы стремятся. Я должен сохранить свою кочевую натуру, в этом моя соль».

Алексей Егоров